Глава Минприроды России рассказал о перспективах и рисках развития геологоразведки в России Сфера недропользования. С какими вызовами столкнулась геологическая отрасль в текущем году? Чем вызвано сокращение государственного финансирования геологоразведки? Что необходимо сделать для того, чтобы разрешить назревшие в отрасли вопросы? Об этом и не только поговорим с министром природных ресурсов и экологии России, Сергеем Донским. Это «Интервью 360». — Мы не будем скрывать, что экономика России в значительной степени зависит от добычи и экспорта полезных ископаемых. При этом инвестиции в отрасль составляют всего лишь 3% от общемировых показателей, а часть суши, которую занимает Россия — это 11%. Почему такой дисбаланс и есть ли здесь проблема? — Начнем с некоторой корректировки цифр. Потому что то, что вы говорили о 3% от общего объема мировых инвестиций в геологоразведку, это скорее уже устаревшие данные. Цифра, которую можно сегодня озвучить, например, по итогам 2014 года, Россия инвестировала в геологоразведку (это государственные и частные инвестиции) больше 370 млрд рублей, что составляет около 9% от мировых инвестиций в геологоразведку. — Хорошая корректировка. В положительную сторону. — Несколько больше, хотя мы понимаем, что в сегодняшней ситуации, когда еще очень много территорий, очень много новых направлений, которые нужно изучать, где необходимо проводить геологоразведку, инвестиций должно быть больше. Мы придерживаемся такой политики. У нас есть часть государственных инвестиций, то есть, когда финансирование проектов геологоразведки идет из бюджета, а есть часть, которую финансируют частные компании. Это и углеводороды, и твердые полезные ископаемые, и общераспространенные полезные ископаемые. Та цифра, которую я назвал, в сумме, то есть, это и углеводороды, и твердые, это 379 млрд рублей. Эта цифра масштабная, но ее на сегодняшний день все-таки недостаточно. Хотя так же следует признать, что, например, с 2010 года количество инвестиций, как частных, так и государственных, к 2014 году выросло примерно в 1,8 раза. То есть, на самом деле существенный рост за последнее время. Но это в первую очередь было обусловлено восстановлением после 2008 года, когда цены пали, и геологоразведка, естественно, тоже снизилась. Так как геологоразведка, все-таки, очень зависит от конъюнктуры, ценовых перспектив. И на протяжении 4-х лет был постепенный рост, где-то даже бурный рост вложений. Но на сегодняшний день мы уже наблюдаем динамику снижения. Это опять же зависит от того, что практически по всем видам полезных ископаемых, по сырьевым ресурсам у нас произошло падение цен на мировых рынках. Конъюнктура поменялась, стратегически компании увидели, что перспективы не самые радужные, ожидания ухудшились. И естественно, компании начинают снижать риски. — Менять свои планы. — Менять планы, менять стратегии. Это относится не только к России, это от
4000
носится и к зарубежным инвестициям в геологоразведку. Могу сказать, например, что по итогам 2015 года в целом по оценкам экспертов снижение инвестиций в геологоразведку по миру составит 30%. — Давайте разбираться. В недавнем интервью вы сказали о том, что расходы из госбюджета на геологоразведку сократятся на 20%. — По факту оно так и есть. — То есть, это реальная цифра? — По 2015 году так и случилось. Прошлый год — 37,5 млрд рублей, в этом году чуть больше 28 млрд рублей. — Но геологоразведка будет продолжаться в нашей стране? — Обязательно. — За счет чего? За счет инвесторов, о которых вы уже сказали? — И государство, и инвесторы будут продолжать вкладывать в геологоразведку, потому что это необходимо, потому что это будущее с точки зрения перспективы. Единственно, государство в первую очередь старается провести работы начальных стадий — это самые рискованные работы. А частный инвестор старается сконцентрироваться на менее рискованных направлениях, там, где уже есть геоинформация, есть перспективы открыть месторождения. Высокие перспективы. А в ряде случаев, особенно когда мы говорим о сегодняшнем дне, компании концентрируются на доизучении территорий, доизучении месторождений. — Это 55% территорий необходимо доизучить? — На самом деле, если мы говорим о доизучении территорий всей страны, эта цифра не то, что устарела, она теряет содержание по мере того, как появляются новые технологии, появляются новые подходы к изучению, новые модели. И в ряде случаев компания приходит на старое место, где до настоящего времени не могли ничего найти, новая компания с новыми подходами, технологиями смотрит на это по-другому. Это реально новый взгляд. Очень часто бывает, что одна крупная компания приходит, приобретает лицензионный участок, изучает, делает вывод, что перспектив нет. Но это с точки зрения компании, которая приобрела этот участок. Соответственно, она оценивает бесперспективность. Приходят другие, более агрессивные, они готовы брать на себя больше рисков, и готовы уже принять решение о том, что это перспективный объект, и они начинают бурить и проводить работы. — И находят то, чего не нашли раньше. — Верно. С новыми подходами, взглядами. И находят объекты. Это очень часто случается в мировой практике. Это практически каждый третий такой объект. — Многие эксперты склоняются к тому, что ряд проблем, который сейчас существует в отрасли, связан с дисбалансом в законодательстве. И с несовершенством норм. Вы согласны с этим? Какие корректировки вы бы внесли? — Что касается дисбаланса законодательства, и несовершенства законодательства как такового, нет предела совершенству, это понятно. Любой закон имеет свои недостатки, шероховатости, недоработки. При этом жизнь постоянно изменяется. Постоянно происходит эволюция. Как мы упомянули — в технологиях, в подходах. Меняется конъюнктура рынка. — Корректировки необходимы в любом случае. — Верно. То есть, происходит постоянное совершенствование законодательства. Конечно, бывают законы, которые десятками лет меняются, но в ряде случаев это приводит к тому, что экономика начинает сталкиваться с тем, что, например, невозможно внедрять какие-то технологии или проводить работы именно из-за ограничений по законодательству. — Законодательство не успевает? — И здесь, конечно, понимая это, мы ежегодно ведем мониторинг законодательства, ведем совместную работу с компаниями. У нас есть рабочие группы, например, по ликвидации административных барьеров. Есть соответствующие органы, которые готовят инициативы по совершенствованию каких-то инвестиционных подходов к законодательству. Те же самые изменения в законодательстве, которые позволяют применять те или иные технологии. И могу сказать, что за 2014 год у нас около 20 различных изменений в законах, и по снижению административных барьеров, и по совершенствованию инвестиционной привлекательности сферы недропользования, и просто создания каких-то новых объектов, подходов к проведению работ, например, с трудноизвлекаемыми запасами. Фактически мы внесли изменения в 20 случаях в законодательство. В первую очередь, конечно, в закон о недрах. И совершенствование по этому направлению идет. Я не говорю о том, что не надо вносить больше изменений. Мы и в этом году готовим изменения, связанные с работой с зарубежными инвесторами. В этом году приняли очень важный закон, связанный с оборотом геоинформации. Недавно Президенту докладывал об этом. И, в принципе, мы будем и в дальнейшем совершенствовать законодательство, не только закон о недрах, но и другие законы, чтобы у недропользователей появлялось все больше возможностей для работы, для того, чтобы они могли вкладывать свои ресурсы в высокорискованные проекты. А геологоразведка — это один из самых рискованных проектов в сфере недропользования, потому что это начальная стадия. И как говорят специалисты, успех того или иного проекта, особенно в твердых полезных ископаемых, 1/100 — это мировая цифра. У нас, кстати, эта цифра немного лучше — 1/80, а, может быть в некоторых регионах еще выше. Но мы свои проекты, конечно, поддерживаем. — Еще один важный вопрос, которым вы вплотную занимаетесь, это доведение российской системы классификации запасов в соответствие с европейскими стандартами. — Не только европейскими. Мировыми стандартами. — А насколько сейчас эта работа продвинулась вперед? Чего нам еще не хватает? И насколько это необходимо? — Это необходимо, об этом говорили уже давно. И, в принципе, работа ведется не первый год. Мы в прошлом году утвердили классификацию, сейчас идет доработка рабочих документов, методик, регламентов. Мы на постоянном контакте с компаниями. Ключевая задача — перейти от административной формы управления запасами к направлению, где в первую очередь оценка ведется по экономическим показателям, по проектам, то есть там, где уже можно оценить перспективу разработки этих запасов, то есть, возможность использования технологий. Естественно, наложить вот эту технологическую перспективу на экономику сегодняшнего дня, потому что у нас, естественно, запасы постоянно изменяются, с точки зрения их рентабельности, интересов к ним компаний, инвесторов. Это изменение конъюнктуры должно отражаться, в том числе, и в государственном балансе. На сегодняшний день у нас большинство документов готово, мы надеемся, что в следующем году уже компании будут активно считать свои запасы по новой классификации. Это первое. Второе, совсем недавно наши коллеги из государственной комиссии по запасам были в специализированном органе ООН, и там презентовали нашу классификацию. И в следующем году мы будем уже адаптировать классификацию, утверждать ее на уровне ООН. То есть, мы использовали подходы ООН при подготовке и утверждении классификации, которой мы сейчас занимаемся. — Хочу спросить о присутствии России в Арктике. Наряду с развитием Крыма этому вопросу уделяется действительно большое внимание сейчас. По вашему мнению, необходимо ли создавать отдельное министерство по делам Арктики? — Мне уже когда-то задавали такой вопрос. В первую очередь надо исторически разложить эту тему. Впервые появился вопрос о создании какого-то отдельного органа по Арктике… Вот мне задавали этот вопрос, наверное, в 13-14 году. — Ваше мнение могло поменяться, кстати. — Я начну с того, что тогда я ответил, что возможно, должен быть создан орган, который бы объединил интересы различных ведомств. Мы занимаемся Арктикой, Минэнерго занимается Арктикой. Все. Единственно, пока еще Минсельхоз Арктикой не занимается, но поменяется климат, и все может быть. Но хочу сказать, что на сегодняшний день существует созданная правительством комиссия по Арктике. Ее возглавляет Дмитрий Олегович Рогозин. И эта комиссия рассматривает у себя на площадке все вопросы всех органов, которые Арктикой занимаются. Она только начала работу, и пока идет наработка вопросника и решений, которые предлагаются министерствами, и отработка всей этой системы. Единственно, как всегда не хватает денег. Сегодняшний бюджет очень скупой в этой части. Работы ведутся, то есть, федеральный бюджет финансирует, но, на мой взгляд, недостаточно с точки зрения развития этого направления, этого региона. — Если говорить о предъявлении Россией права, насколько я знаю, Россия первая заявила об изучении морского дна. — Не совсем. Мы были одними из первых. — Мы в лидерах. Но за это право борются еще 8 стран Северного совета. Насколько мы себя чувствуем уверенно? Насколько мы реально заявили о своей позиции и придерживаемся ее? — Я с уверенностью могу сказать, что мы держимся той позиции, которую мы в свое время озвучили. И мы, кстати, в августе внесли в ООН свою заявку, в комиссию ООН по границам континентального шельфа. Внесли заявку, она опубликована. И весной, я надеюсь, в феврале-марте, мы эту заявку будем презентовать на очередной сессии. Конечно, здесь есть различные точки зрения. Но мы провели огромный объем работы. Работало огромное количество институтов, и мы работали, Министерство природных ресурсов, Минобороны работало, представляли свои мощности для того, чтобы можно было проводить работы подготовки соответствующих карт. МИД работал тоже очень активно. Было очень много различных органов, которые участвовали в этой работе. Заявка подготовлена, она достаточно качественная. Мы продолжаем сейчас работать в ООН. При необходимости, сейчас еще рано, но весной мы можем предоставить дополнительную информацию. Если будет надо, мы проведем дополнительные работы по изучению. Но я надеюсь, что тот объем информации, который сейчас представлен, достаточен для того, чтобы начать работу. Нам есть, на что опереться при доказательстве, и все основания у нас тоже существуют. С другой стороны, конечно, есть страны, которые, например, представляют свои заявки, которые пересекаются с нашей заявкой. Дания, например. Есть Канада, которая представила свою заявку, но отозвала. Норвегия утвердила свою заявку, но это было в позапрошлом году. И в данном случае границы нашей и норвежской заявок совпадают. Так что у нас здесь все нормально. Работа идет. — А в чем наше преимущество? — В первую очередь, как всегда, в наших огромных территориях. Это раз. И в качестве и объеме работ, которые были сделаны для доказательной базы участия нашей заявки. — Риски всегда бывают. Они, наверное, есть и сейчас. Какой сегодня основной риск? — В первую очередь, конечно, скорее даже не риск, а начало очень длительного процесса, который потребует дополнительной информации именно в части работы с комиссией, с экспертами. Во-первых, кроме каких-то организационных моментов, Министерство сейчас активно занимается популяризацией этой темы. Популяризацией обсуждения этой темы со специалистами, с заинтересованными органами власти. И не только органами власти, компаниями. Все, кто интересуется Арктикой. Например, у нас 19-21 ноября состоится очередное мероприятие. Это дни Арктики в Москве. Мы проводили их в прошлом году, мне очень понравилось. Было очень много вопросов, активное участие всех заинтересованных лиц. И полярников, и тех, кто интересуется Арктикой. А в этом году мы проводим это мероприятие уже совместно с Академией наук. Я надеюсь, что в этот раз тоже будут подняты очень интересные вопросы. — И их будет даже больше, чем в прошлом году. — Намного больше будет, я уверен. Просто накапливается. И я всех приглашаю к участию в этом очень интересном мероприятии. — Удачи вам в этом непростом вопросе и важном деле. Спасибо вам большое за интересный разговор.Глава Минприроды России рассказал о перспективах и рисках развития геологоразведки в России Сфера недропользования. С какими вызовами столкнулась геологическая отрасль в текущем году? Чем вызвано сокращение государственного финансирования геологоразведки? Что необходимо сделать для того, чтобы разрешить назревшие в отрасли вопросы? Об этом и не только поговорим с министром природных ресурсов и экологии России, Сергеем Донским. Это «Интервью 360». — Мы не будем скрывать, что экономика России в значительной степени зависит от добычи и экспорта полезных ископаемых. При этом инвестиции в отрасль составляют всего лишь 3% от общемировых показателей, а часть суши, которую занимает Россия — это 11%. Почему такой дисбаланс и есть ли здесь проблема? — Начнем с некоторой корректировки цифр. Потому что то, что вы говорили о 3% от общего объема мировых инвестиций в геологоразведку, это скорее уже устаревшие данные. Цифра, которую можно сегодня озвучить, например, по итогам 2014 года, Россия инвестировала в геологоразведку (это государственные и частные инвестиции) больше 370 млрд рублей, что составляет около 9% от мировых инвестиций в геологоразведку. — Хорошая корректировка. В положительную сторону. — Несколько больше, хотя мы понимаем, что в сегодняшней ситуации, когда еще очень много территорий, очень много новых направлений, которые нужно изучать, где необходимо проводить геологоразведку, инвестиций должно быть больше. Мы придерживаемся такой политики. У нас есть часть государственных инвестиций, то есть, когда финансирование проектов геологоразведки идет из бюджета, а есть часть, которую финансируют частные компании. Это и углеводороды, и твердые полезные ископаемые, и общераспространенные полезные ископаемые. Та цифра, которую я назвал, в сумме, то есть, это и углеводороды, и твердые, это 379 млрд рублей. Эта цифра масштабная, но ее на сегодняшний день все-таки недостаточно. Хотя так же следует признать, что, например, с 2010 года количество инвестиций, как частных, так и государственных, к 2014 году выросло примерно в 1,8 раза. То есть, на самом деле существенный рост за последнее время. Но это в первую очередь было обусловлено восстановлением после 2008 года, когда цены пали, и геологоразведка, естественно, тоже снизилась. Так как геологоразведка, все-таки, очень зависит от конъюнктуры, ценовых перспектив. И на протяжении 4-х лет был постепенный рост, где-то даже бурный рост вложений. Но на сегодняшний день мы уже наблюдаем динамику снижения. Это опять же зависит от того, что практически по всем видам полезных ископаемых, по сырьевым ресурсам у нас произошло падение цен на мировых рынках. Конъюнктура поменялась, стратегически компании увидели, что перспективы не самые радужные, ожидания ухудшились. И естественно, компании начинают снижать риски. — Менять свои планы. — Менять планы, менять стратегии. Это относится не только к России, это относится и к зарубежным инвестициям в геологоразведку. Могу сказать, например, что по итогам 2015 года в целом по оценкам экспертов снижение и
3d1e
нвестиций в геологоразведку по миру составит 30%. — Давайте разбираться. В недавнем интервью вы сказали о том, что расходы из госбюджета на геологоразведку сократятся на 20%. — По факту оно так и есть. — То есть, это реальная цифра? — По 2015 году так и случилось. Прошлый год — 37,5 млрд рублей, в этом году чуть больше 28 млрд рублей. — Но геологоразведка будет продолжаться в нашей стране? — Обязательно. — За счет чего? За счет инвесторов, о которых вы уже сказали? — И государство, и инвесторы будут продолжать вкладывать в геологоразведку, потому что это необходимо, потому что это будущее с точки зрения перспективы. Единственно, государство в первую очередь старается провести работы начальных стадий — это самые рискованные работы. А частный инвестор старается сконцентрироваться на менее рискованных направлениях, там, где уже есть геоинформация, есть перспективы открыть месторождения. Высокие перспективы. А в ряде случаев, особенно когда мы говорим о сегодняшнем дне, компании концентрируются на доизучении территорий, доизучении месторождений. — Это 55% территорий необходимо доизучить? — На самом деле, если мы говорим о доизучении территорий всей страны, эта цифра не то, что устарела, она теряет содержание по мере того, как появляются новые технологии, появляются новые подходы к изучению, новые модели. И в ряде случаев компания приходит на старое место, где до настоящего времени не могли ничего найти, новая компания с новыми подходами, технологиями смотрит на это по-другому. Это реально новый взгляд. Очень часто бывает, что одна крупная компания приходит, приобретает лицензионный участок, изучает, делает вывод, что перспектив нет. Но это с точки зрения компании, которая приобрела этот участок. Соответственно, она оценивает бесперспективность. Приходят другие, более агрессивные, они готовы брать на себя больше рисков, и готовы уже принять решение о том, что это перспективный объект, и они начинают бурить и проводить работы. — И находят то, чего не нашли раньше. — Верно. С новыми подходами, взглядами. И находят объекты. Это очень часто случается в мировой практике. Это практически каждый третий такой объект. — Многие эксперты склоняются к тому, что ряд проблем, который сейчас существует в отрасли, связан с дисбалансом в законодательстве. И с несовершенством норм. Вы согласны с этим? Какие корректировки вы бы внесли? — Что касается дисбаланса законодательства, и несовершенства законодательства как такового, нет предела совершенству, это понятно. Любой закон имеет свои недостатки, шероховатости, недоработки. При этом жизнь постоянно изменяется. Постоянно происходит эволюция. Как мы упомянули — в технологиях, в подходах. Меняется конъюнктура рынка. — Корректировки необходимы в любом случае. — Верно. То есть, происходит постоянное совершенствование законодательства. Конечно, бывают законы, которые десятками лет меняются, но в ряде случаев это приводит к тому, что экономика начинает сталкиваться с тем, что, например, невозможно внедрять какие-то технологии или проводить работы именно из-за ограничений по законодательству. — Законодательство не успевает? — И здесь, конечно, понимая это, мы ежегодно ведем мониторинг законодательства, ведем совместную работу с компаниями. У нас есть рабочие группы, например, по ликвидации административных барьеров. Есть соответствующие органы, которые готовят инициативы по совершенствованию каких-то инвестиционных подходов к законодательству. Те же самые изменения в законодательстве, которые позволяют применять те или иные технологии. И могу сказать, что за 2014 год у нас около 20 различных изменений в законах, и по снижению административных барьеров, и по совершенствованию инвестиционной привлекательности сферы недропользования, и просто создания каких-то новых объектов, подходов к проведению работ, например, с трудноизвлекаемыми запасами. Фактически мы внесли изменения в 20 случаях в законодательство. В первую очередь, конечно, в закон о недрах. И совершенствование по этому направлению идет. Я не говорю о том, что не надо вносить больше изменений. Мы и в этом году готовим изменения, связанные с работой с зарубежными инвесторами. В этом году приняли очень важный закон, связанный с оборотом геоинформации. Недавно Президенту докладывал об этом. И, в принципе, мы будем и в дальнейшем совершенствовать законодательство, не только закон о недрах, но и другие законы, чтобы у недропользователей появлялось все больше возможностей для работы, для того, чтобы они могли вкладывать свои ресурсы в высокорискованные проекты. А геологоразведка — это один из самых рискованных проектов в сфере недропользования, потому что это начальная стадия. И как говорят специалисты, успех того или иного проекта, особенно в твердых полезных ископаемых, 1/100 — это мировая цифра. У нас, кстати, эта цифра немного лучше — 1/80, а, может быть в некоторых регионах еще выше. Но мы свои проекты, конечно, поддерживаем. — Еще один важный вопрос, которым вы вплотную занимаетесь, это доведение российской системы классификации запасов в соответствие с европейскими стандартами. — Не только европейскими. Мировыми стандартами. — А насколько сейчас эта работа продвинулась вперед? Чего нам еще не хватает? И насколько это необходимо? — Это необходимо, об этом говорили уже давно. И, в принципе, работа ведется не первый год. Мы в прошлом году утвердили классификацию, сейчас идет доработка рабочих документов, методик, регламентов. Мы на постоянном контакте с компаниями. Ключевая задача — перейти от административной формы управления запасами к направлению, где в первую очередь оценка ведется по экономическим показателям, по проектам, то есть там, где уже можно оценить перспективу разработки этих запасов, то есть, возможность использования технологий. Естественно, наложить вот эту технологическую перспективу на экономику сегодняшнего дня, потому что у нас, естественно, запасы постоянно изменяются, с точки зрения их рентабельности, интересов к ним компаний, инвесторов. Это изменение конъюнктуры должно отражаться, в том числе, и в государственном балансе. На сегодняшний день у нас большинство документов готово, мы надеемся, что в следующем году уже компании будут активно считать свои запасы по новой классификации. Это первое. Второе, совсем недавно наши коллеги из государственной комиссии по запасам были в специализированном органе ООН, и там презентовали нашу классификацию. И в следующем году мы будем уже адаптировать классификацию, утверждать ее на уровне ООН. То есть, мы использовали подходы ООН при подготовке и утверждении классификации, которой мы сейчас занимаемся. — Хочу спросить о присутствии России в Арктике. Наряду с развитием Крыма этому вопросу уделяется действительно большое внимание сейчас. По вашему мнению, необходимо ли создавать отдельное министерство по делам Арктики? — Мне уже когда-то задавали такой вопрос. В первую очередь надо исторически разложить эту тему. Впервые появился вопрос о создании какого-то отдельного органа по Арктике… Вот мне задавали этот вопрос, наверное, в 13-14 году. — Ваше мнение могло поменяться, кстати. — Я начну с того, что тогда я ответил, что возможно, должен быть создан орган, который бы объединил интересы различных ведомств. Мы занимаемся Арктикой, Минэнерго занимается Арктикой. Все. Единственно, пока еще Минсельхоз Арктикой не занимается, но поменяется климат, и все может быть. Но хочу сказать, что на сегодняшний день существует созданная правительством комиссия по Арктике. Ее возглавляет Дмитрий Олегович Рогозин. И эта комиссия рассматривает у себя на площадке все вопросы всех органов, которые Арктикой занимаются. Она только начала работу, и пока идет наработка вопросника и решений, которые предлагаются министерствами, и отработка всей этой системы. Единственно, как всегда не хватает денег. Сегодняшний бюджет очень скупой в этой части. Работы ведутся, то есть, федеральный бюджет финансирует, но, на мой взгляд, недостаточно с точки зрения развития этого направления, этого региона. — Если говорить о предъявлении Россией права, насколько я знаю, Россия первая заявила об изучении морского дна. — Не совсем. Мы были одними из первых. — Мы в лидерах. Но за это право борются еще 8 стран Северного совета. Насколько мы себя чувствуем уверенно? Насколько мы реально заявили о своей позиции и придерживаемся ее? — Я с уверенностью могу сказать, что мы держимся той позиции, которую мы в свое время озвучили. И мы, кстати, в августе внесли в ООН свою заявку, в комиссию ООН по границам континентального шельфа. Внесли заявку, она опубликована. И весной, я надеюсь, в феврале-марте, мы эту заявку будем презентовать на очередной сессии. Конечно, здесь есть различные точки зрения. Но мы провели огромный объем работы. Работало огромное количество институтов, и мы работали, Министерство природных ресурсов, Минобороны работало, представляли свои мощности для того, чтобы можно было проводить работы подготовки соответствующих карт. МИД работал тоже очень активно. Было очень много различных органов, которые участвовали в этой работе. Заявка подготовлена, она достаточно качественная. Мы продолжаем сейчас работать в ООН. При необходимости, сейчас еще рано, но весной мы можем предоставить дополнительную информацию. Если будет надо, мы проведем дополнительные работы по изучению. Но я надеюсь, что тот объем информации, который сейчас представлен, достаточен для того, чтобы начать работу. Нам есть, на что опереться при доказательстве, и все основания у нас тоже существуют. С другой стороны, конечно, есть страны, которые, например, представляют свои заявки, которые пересекаются с нашей заявкой. Дания, например. Есть Канада, которая представила свою заявку, но отозвала. Норвегия утвердила свою заявку, но это было в позапрошлом году. И в данном случае границы нашей и норвежской заявок совпадают. Так что у нас здесь все нормально. Работа идет. — А в чем наше преимущество? — В первую очередь, как всегда, в наших огромных территориях. Это раз. И в качестве и объеме работ, которые были сделаны для доказательной базы участия нашей заявки. — Риски всегда бывают. Они, наверное, есть и сейчас. Какой сегодня основной риск? — В первую очередь, конечно, скорее даже не риск, а начало очень длительного процесса, который потребует дополнительной информации именно в части работы с комиссией, с экспертами. Во-первых, кроме каких-то организационных моментов, Министерство сейчас активно занимается популяризацией этой темы. Популяризацией обсуждения этой темы со специалистами, с заинтересованными органами власти. И не только органами власти, компаниями. Все, кто интересуется Арктикой. Например, у нас 19-21 ноября состоится очередное мероприятие. Это дни Арктики в Москве. Мы проводили их в прошлом году, мне очень понравилось. Было очень много вопросов, активное участие всех заинтересованных лиц. И полярников, и тех, кто интересуется Арктикой. А в этом году мы проводим это мероприятие уже совместно с Академией наук. Я надеюсь, что в этот раз тоже будут подняты очень интересные вопросы. — И их будет даже больше, чем в прошлом году. — Намного больше будет, я уверен. Просто накапливается. И я всех приглашаю к участию в этом очень интересном мероприятии. — Удачи вам в этом непростом вопросе и важном деле. Спасибо вам большое за интересный разговор.